«Производство турбины — длинный и ветвистый организм»

Председатель совета директоров «Ротека» Михаил Лифшиц о турбинах и конкуренции

В 2022 году госхолдинг «РусГидро», оставшийся без импортных газовых турбин, решил поставить на Якутскую ГРЭС-2 российские паровые машины. В декабре компания заключила контракт с холдингом «Ротек», в который входит Уральский турбинный завод (УТЗ). Почему был сделан такой выбор и есть ли будущее у российских газовых турбин, “Ъ” рассказал председатель совета директоров «Ротека» Михаил Лифшиц.

— «РусГидро» правильно поступило, решив поставить на части дальневосточных ТЭС паровые турбины, а не газовую?

— Эффективность парогазового блока в условиях генерации электроэнергии всегда выше, но в условиях теплофикации это далеко не однозначно. Всегда надо считать. Второй момент — это риски, связанные с эксплуатацией сложной техники. Газовые турбины опаснее и дороже в обслуживании. Дальний Восток — территория размером с Европу. В каких-то городах этого региона возможна пилотная эксплуатация новых российских газовых турбин, а в каких-то это опасно. В какой-то город легко привезти инженеров для обслуживания турбины, а в какие-то населенные пункты ты их ни за какие деньги не привезешь.

— Вы верите в то, что российская газовая турбина большой мощности появится?

— Конечно.

Надо понимать, что российской газовой турбины до сих пор нет, потому что их не покупали. Генераторам было проще, надежнее и приятнее покупать хорошую проверенную импортную турбину, чем рисковать при покупке новой машины.

Я никого не упрекаю. Новые турбины должны пройти пилотную эксплуатацию. Что-то должно сломаться, придется это починить и доработать конструкцию. Но генкомпаниям в первом ДПМ (программа строительства новых ТЭС, запущенная в 2000-х во время реформы РАО «ЕЭС России») не давали права на риск. Плюс сыграли свою роль финансовые условия: все иностранное, что продавалось в лизинг, было дешевле просто из-за кредитных ставок. Такая же история в авиации.

— Вы планируете выкупать «Зульцер Турбо Сервисес Рус» у швейцарской Sulzer, решившей уйти из РФ?

— Нет.

— Вы будете сотрудничать, учитывая, что цех «Зульцер Турбо Сервисес Рус» находится на территории УТЗ?

— Сотрудничали, сотрудничаем и, надеюсь, будем сотрудничать. Для этого мне не обязательно покупать и становиться собственником предприятия. Тем более что я его когда-то продал.

— Как вы завершили 2022 год?

— Портфель заказов — около 90 млрд руб. Выручка за прошлый год выросла примерно на 30%, до 12,5 млрд руб. Прибыль — 1,1 млрд руб. Говоря о прибыльности, надо понимать, что у нас достаточно большая инвестиционная программа. Она даже увеличилась. По УТЗ объем инвестиций на текущий год составит около 1 млрд руб. против обычных средних цифр в 500 млн руб.

— Рост выручки на треть — стандартная ситуация для вас?

— У нас был средний рост до пандемии — на 15–20% в год. Два года в пандемию — 2020-й и 2021-й — были достаточно плоские. Наш рост за 2022 год состоит из трех ключевых компонентов: первое — реализация отложенного спроса после задержек в пандемию, второе — заказы по программе модернизации старых ТЭС и третье — постепенная индустриализация разного рода опытно-конструкторских работ (ОКР) и испытаний новых продуктов, включая компоненты для российских газовых турбин и суперконденсаторов. Для понимания: за пять лет только по суперконденсаторам мы провели 52 ОКР.

— Какую долю в портфеле заказов у вас занимают заказы на турбины для проектов программы модернизации старых ТЭС?

— В моменте доля заказов по традиционной генерации в рамках субсидируемой программы модернизации сильно перевесила наш традиционный баланс. Примерно до 80%. Но мы всегда пытались выдерживать такое соотношение, чтобы 50% изделий шли в сегменте традиционной генерации, а остальные 50% — либо на экспорт, либо в какие-то другие отрасли, включая промышленную генерацию, обращение с отходами, турбины для атомных ледоколов.

— Почему?

— Когда у тебя портфель производственных программ видно далеко-далеко вперед, то нет причин стараться и придумывать что-то новое. А когда не придумываешь ты — придумывает твой сосед и имеет все шансы потеснить тебя и первым предложить рынку новые конкурентные решения.

— Генкомпании в 2022 году жаловались на задержки поставок основного оборудования российского производства, в том числе турбин. Их претензии справедливы?

— Производство турбины — очень длинный и ветвистый организм производственной кооперации. Любой сбой в начале процесса производства начинает с нарастанием двигаться по всей производственной цепочке. Безусловно, те коллизии, которые произошли в металлургии в начале 2022 года, привели к некоторым отраслевым потрясениям. Производителю металла стало непонятно, по какой цене его продавать, из-за ценового бешенства на фоне санкций и неопределенностей с курсами и экспортными ценами. Мы оказались, наверное, чуть-чуть в более просветленной позиции по сравнению с другими участниками рынка, может быть, потому что мы компактнее или смелее действуем и многие компоненты заказываем, не имея еще денег от заказчика. Это нам позволило пройти эту достаточно мощную турбулентность первого квартала, не свалившись в задержки. УТЗ задерживал поставку максимум на одну-две недели. Ни одна из этих задержек не повлияла на ход стройки.

— Генераторы жаловались и на большой рост цен на турбины.

— Мы публикуем открыто показатели нашего предприятия: если вы найдете там какую-то сверхприбыль, то я буду готов это обсуждать. Ключевой показатель для меня — это выработка на человека. Выработка на человека у нас примерно похожая на наших западных коллег. Мы эффективны, у нас нет избыточности личного состава, технологические процессы разумно оптимизированы. Но ведь есть независящие от нас факторы, например, уровень заработной платы специалистов в регионе. Мы должны быть конкурентоспособными на рынке труда. Средняя зарплата на машиностроительных предприятиях в Екатеринбурге в 2019 году составляла около 50–55 тыс. руб. В 2022 году эта же цифра выросла практически в два раза. Люди — наша основная ценность и ресурс, мы просто не имеем права экономить на зарплатах.

Кроме того, ценообразование, безусловно, меняется, если меняется цена на металл. Причем цена на металл очень инерционная. Нам говорят: цена на бирже выросла в январе, но потом встала на место. Здорово, но только вы посчитали биржевые сырьевые группы, а мы покупаем цветные металлические порошки, изделия второго-третьего переделов. Наши поставщики, которые купили порошки в январе и переработали, не смотрят на биржу, они смотрят на свои CAPEX и OPEX. Турбина — продукт достаточно развитой кооперации, связанной и с литьем, и с прокатом, и с цветметом, и с металлами, и с изделиями из них.

— Сейчас цены стабилизировались?

— Минпромторг, надо отдать должное, научился при необходимости править свои нормативные акты. Например, изначально, в первой редакции постановления №719 для турбин под модернизацию старых ТЭС мы должны были покупать литые и кованые заготовки цилиндров и роторов только у российских компаний. В 2022 году министерство дало послабление по этой части, что позволило нам подключить наших зарубежных поставщиков и сохранить сроки поставок турбин нашим заказчикам. Поправка взбодрила российских литейщиков в части ценообразования.

— У кого вы покупаете заготовки?

— Покупаем у БВК (70% у Валерия Бондаренко, 30% у итальянской Cividale.— “Ъ”), у «ИЗ-Картэкс» (входит в ГК «УЗТМ-Картэкс».— “Ъ”), пытаемся покупать у других, но там мало чего меняется. Когда российские производители не укладываются в сроки или в бюджет, у нас в резерве есть китайские или индийские поставщики. Чехия и Италия, естественно, больше нам не доступны.

— «Силовые машины» (подконтрольны «Севергрупп» Алексея Мордашова.— “Ъ”) жаловались на качество российских заготовок и на срывы сроков производства. У вас были нарекания?

— Российские литейщики стали сильно лучше. Они наверстывают, они тренируются, они набирают людей, но это не происходит в один день. Я снимаю шляпу перед тем, что сделали БВК и «ИЗ-Картэкс». Даже «Ижорские заводы» реально подтягиваются, но предприятие большое, с высокой загрузкой со стороны «Росатома».

Российские производители заготовок оказались в ситуации резко возросшего спроса под программу модернизации, который их подталкивает на инвестиции с неопределенным результатом. Они оказались в ситуации, когда нужно сразу очень много заготовок. Их дело посчитать, сколько на самом деле они будут производить заготовок в 2027–2030 годах после завершения программы, чтобы не провалиться в яму.

Наших литейщиков загнали во временный гиперспрос, и они сегодня вкладывают деньги в продукцию, которая будет сделана через два-три года.

Они сейчас все проинвестировали, но все равно не дадут мне железо на турбину, которую я должен поставить в 2025 году. У них инвестиционный цикл длиннее. Мы все оказались в условиях некоторой срочности, и не все к этому готовы. Например, коэффициент загрузки нашего завода до программы модернизации старых ТЭС был примерно 60–70%, поэтому мы смогли безболезненно нарастить производство на 40% и тщательно рассчитать инвестиционную программу.

— Иностранные заготовки отличаются от российских по цене?

— Китайцы дешевле. Тут нет никаких чудес: они снабжают заготовками всех, включая GE, Alstom и Siemens.

— В прошлом году произошли аварии на Сахалинской ГРЭС-2 («РусГидро») и на Пермской ТЭЦ-9 («Т Плюс»). На обеих станциях стоят ваши турбины. Что там случилось?

— Причина в обоих случаях была не в турбинах. И, конечно же, очень внимательно нужно относиться к подбору кадров.

— Вы производили паровые турбины для атомных ледоколов совместно с «Кировэнергомашем» (КЭМ, входит в Кировский завод). Продолжите ли вы сотрудничество после того, как «Росатом» закроет сделку по покупке КЭМ?

— Послушаем «Росатом».

— КЭМ был единственным участником конкурса на поставку турбин для плавучих энергоблоков «Росатома» под проект Баимского ГОКа. Почему вы не участвовали?

— Условия конкурса не подразумевали, что за эти деньги и в эти сроки можно сделать желаемое изделие. Мы стараемся не приходить после конкурса к заказчику за изменением условий контракта.

— Будете ли вы участвовать в производстве турбин для атомного ледокола «Лидер»?

— Поставщик турбин — «Силовые машины», с которыми мы находимся в определенной кооперации. В контракте довольно жесткие условия. Причем судовые турбины подразумевают испытания на заводе. «Силовые машины» строят стенд в Калуге (на территории Калужского турбинного завода, входящего в «Нордэнергогрупп» Алексея Мордашова.— “Ъ”).

— У КЭМ уже есть стенд. Зачем два стенда?

— Будет новый, современный стенд. Как бы сказать… Любая кооперация есть продукт непротивления сторон.

— Как продвигаются переговоры по модернизации Улан-Баторской ТЭЦ-3?

— Модернизация станции необходима и неизбежна. Улан-Батор живет сейчас на одной теплофикационной станции на 1,2 ГВт. Но структура потенциальной сделки довольно сложная, подразумевающая межгосфинансирование. Генподрядчик — «Интер РАО». Я надеюсь, что поставщиками основного оборудования и работ в какой-то части на площадке будем мы, потому что мы единственные обладаем релевантным опытом работы на этой территории. Но пока у нас нет контракта с «Интер РАО».

— В 2020 году источники “Ъ” оценивали стоимость проекта в $500 млн. Цена изменилась?

— Цена зависит от сценариев реализации проекта и сроков. Есть вариант все снести и построить просто новую станцию, либо сначала построить новые очереди, а потом сносить старые. По деньгам там речь идет примерно о $500–700 млн.

— Какие еще проекты обсуждаете за рубежом?

— Есть еще два проекта в Монголии, которые точно будут: угольные разрезы Цалан-Толгой и Таван-Толгой, рядом с которыми просится энергомощность. Один разрез государственный, второй, вероятно, будет частным. В Казахстане тоже работаем: мы понимаем установленный парк турбин, необходимость их модернизации и замены, рост экономики страны подразумевает новые мощности... Правительство Казахстана работает над новой тарифной политикой, для того чтобы создать условия для модернизации энергетики. Мы мониторим и ждем.

— Зарубежные контракты для вас выгоднее российских проектов?

— Маржинальность в Монголии, в Казахстане и в России очень похожа. Мы вписываемся в целевую среднюю EBITDA по турбинам в 13%. Но за рубежом конкуренция злее и переговоры сложнее: с одной стороны, китайские товарищи, с другой — европейские. Экспортный контракт — всегда драка за пирог.

— Расскажите подробнее о ваших планах производства малых турбин с индийской Triveni Turbines.

— Мы внимательнее стали смотреть на сегмент распределенной генерации и сделали вывод, что малая паровая генерация имеет право на жизнь и должна развиваться.

Мы очень хорошо делаем теплофикационные и конденсационные паровые турбины в диапазоне от 50 до 300 МВт. Мы можем самостоятельно спроектировать турбину на меньший размер, но это займет время, плюс еще нужно будет наработать референтность. Triveni, которые имеют свои намерения по уходу в больший размер, уже имеют производство маленьких референтных турбинок до 10 МВт. Мы делаем некий обмен технологиями и производственную кооперацию: какие-то части будут делать они, какие-то части будем делать мы. Собирать и испытывать будем мы.

— Когда начнете выпуск?

— Пока пытаемся все просчитать. Чтобы эта история заработала, нужно выпускать минимум по десять таких турбин в год. Речь идет по сути о переработке отходов в разных отраслях промышленности, в первую очередь в сельском хозяйстве и в деревообработке. Еще одна интересная отрасль — очистные сооружения, где в качестве топлива можно использовать иловый осадок, в тарифе на водоотведение есть деньги на его утилизацию.

— Один из претендентов — «Русагро»?

— Да. Считаем сейчас экономию для них от применения этой технологии. Причем для максимального снижения CAPEX мы хотим сделать модульный блок — изделие максимальной заводской готовности. В отрасли газовых турбин такая технология мобильных станций уже есть, а мы хотим сделать что-то подобное с паром. Турбина тут не самое сложное, намного сложнее —котельный остров, а это тоже предмет производственной кооперации.

— Когда будете принимать решение о запуске производства?

— Хочется верить, что мы в этом году уже выйдем на твердые решения. Пока история находится в стадии проектирования.

— Предприятие ТЭЭМП будет участвовать в конкурсе Москвы на поставку аккумуляторов для электротранспорта?

— Мы продолжаем изучать этот вопрос.

— Что повлияет на ваше решение?

— Во-первых, экономика проекта. Во-вторых, реалистичность и риски проекта. Безусловно, Москва для нас очень интересный рынок.

— Какой сегмент вам наиболее интересен?

— Мы занимаемся не только суперконденсаторами, но и производством систем на их основе. Например, системы для рельсового транспорта (трамваи, электрички, метро) показывают фантастические результаты с точки зрения эффективности. Испытания, которые мы провели и в Петербурге, и в Москве, показывают очень хорошие цифры в зоне рекуперации электрической энергии. Мы можем дать и снижение перегрузок в электросетях, и повышение общей энергоэффективности системы. Мы снижаем отбор электроэнергии из контактной сети на 30% — очень хороший показатель.

— Ведете ли вы переговоры с «Росатомом» о совместном производстве аккумуляторных батарей?

— Мы открыты к любым переговорам. Хотел бы подчеркнуть, что мы пока единственные в России имеем технологию производства ячеек и выпускаем их серийно. При желании можем поменять электрохимию и собирать литий-ионный аккумулятор. Все остальные покупают ячейки в США, Китае, Южной Корее, чтобы здесь в России собирать из нее батарею.

Источник: Коммерсантъ